Еще не значит быть сатириком —
Давать озлобленный совет
Прославленным поэтам-лирикам
Искать и воинских побед…
Неразлучаемые с Музою
Ни под водою, ни в огне,
Боюсь, что будем лишь обузою
Своим же братьям на войне.
Мы избалованы вниманием,
И наши ли, pardon, грехи,
Когда идут шестым изданием
Иных «ненужные» стихи?!..
— Друзья! Но если в день убийственный
Падет последний исполин,
Тогда ваш нежный, ваш единственный,
Я поведу вас на Берлин!
1914. Зима
По слезным лестницам, как белка, прыгая,
Крепясь при публике, во сне рыдая,
Мелькает белая, святая, тихая,
Такая скромная и молодая.
И в годы-сумерки, и в зори вешние,
И в жизни вечером — одна и та же:
Всегда безвестная, всегда нездешняя,
Покоя раненых она на страже.
В палатах буднично, — и удивительно ль,
Что фея белая больным желанна?
Кто поднимается, кто руку вытянул,
Смеются ласково и осиянно.
Полетом голубя бинты покажутся,
Шампанским вспенится лекарство в склянке,
И что-то доброе такое скажется,
Непроизвольное сестре-смуглянке…
Негромким отзвуком, неясным отблеском
Сестры и матери, жены, невесты
Провеет строгая героям доблестным,
А где расплачется — то свято место!
1914. Октябрь
Вере Вертер
Кто знает? — ты явь или призрак?
Ты будешь ли? есть ли? была ль?
Но лик твой прекрасный нам близок,
В котором восторг и печаль…
Волшебница! ты златодарна:
Твоих городов карусель,
Под строфы Эмиля Верхарна
Кружа, кружевеет Брюссель…
Не верим — не можем! не смеем! —
Что в брызгах снарядовых пен,
Смертельно ужаленный змеем,
Сгорел бирюзовый Лувэн…
И чей это шепот crescendo
Сверляющий умы и сердца,
О бегстве народа в Остендэ,
Где будет начало конца?
О, город прославленных устриц,
И пепельно-палевых дюн,
И волн голубеющих шустриц, —
О, город, трагичний канун!..
Ужель затерялась тропинка,
Тропинка туда, под уклон,
В укромный приют Метерлинка,
Дающего сладостный сон?…
Дождя светозарные нити
Сулят плодородье опять…
Помедлите, нежно усните, —
Не надо, не стоит бежать!..
Нам нужно дружнее сплотиться,
Прияв твой пленительный плен,
О, Бельгия, синяя птица
С глазами принцессы Малэн!..
1914. Октябрь
Петроград
Вы, чьи стихи как бронзольвы,
Вы поступаете бесславно.
Валерий Яковлевич! Вы —
Завистник, выраженный явно.
Всегда нас разделяла грань:
Мы с вами оба гениальцы,
Но разных толков. Ваша брань —
Уже не львы, а просто зайцы…
Различны данные у нас:
Я — вдохновенностью экватор,
И я осоловил Парнас,
Вы — бронзовый версификатор!
И свой у каждого подход
Все к тем же темам мирозданья,
У каждого свой взгляд, свой взлёт,
Свои мечты, свои заданья.
Вы — терпеливый эрудит,
И Ваше свойство — всеанализ.
Я — самоучка-интуит, —
Мне непонятна Ваша зависть!
Но чем же, как не ею, чем
Я объясню нападки Ваши
На скудость тем, моих-то тем!
На лейт-мотивность, мая краше!
Не отвечаю никому:
Достойных нет. Но Вам отвечу,
Я вам отвечу потому,
Что верю в нашу снова встречу.
Я исто смел. Я исто прям.
Вас ненавидят много трусов.
Но я люблю Вас: вот я Вам
И говорю, Валерий Брюсов.
Не вы ль приветили меня
В те дни, когда еще бутылки
Журчали, весело звеня,
Как Фофанов приветил пылкий?
Я Вам признателен всегда,
Но зависть Вашу не приемлю…
Прояснись, каждая звезда,
Ты, озаряющая землю!
1915. Январь
Погасли пламенные похороны
Поэта, спящего в мечте…
Да озарится имя Фофанова
В земной рутине и тщете!
Не позабудьте, люди, подвига его:
Он златолетье с вами жил…
Душа измучилась юродивого, —
Разузлена система жил.
Сожженный трезвыми и пьяницами,
Лежит обуглившийся ствол.
Благоговейно ветер кланяется
Тому, чье имя — Произвол!
Листва седеет, и седеющая
Испепеляется во прах.
А сердце… сердце стонет: «где еще его
Ждет неизбежный новый страх?…»
О, ожидание убийственное!
Но, может быть, Земля — пролог
К загробному, всегда невыясненному,
Где есть спокойный уголок?…
Там Царство неба — аметистовая
Страна, где в мире и любви
В душистых сумерках посвистывая,
Перятся серо соловьи.
1911. Май
Что сделать я мог, то я сделал, и с миром ты ныне,
О, жизнь, отпускаешь меня…
А. Жемчужников
Он отошел под колокол обедни,
Порвал злоцепь с печалью и нуждой.
Благословен почивший в день святой