1915. Январь
С курьерским, в пять, я радостно приеду
К тебе, Олег, и будешь ты опять
Встречать меня. Везу тебе победу
С курьерским, в пять.
Что хочешь, делай все со мной. Распять
Ты, может быть, свою захочешь Эду
За годы те, что нам пришлось страдать.
Простишь ли, нет — неважно мне. Но «Леду»
Изволь к пяти на станцию прислать:
Имей в виду, что буду я к обеду,
С курьерским, в пять.
1915. Январь
С утра ушел Ермолка
К елани по грибы.
Метелка-самомелка
В углу его избы.
Ермолкина светелка
Углами не красна.
Метелка-самомелка,
Изба тебе тесна!
Вдруг ощетинясь колко, —
Без цели, без пути, —
Метелка-самомелка
Пошла себе мести!
Окурок и иголку,
Опорки, самовар
Метелка-самомелка
Гребет, войдя в ковар.
Сгребает все без толка
В Ермолкиной избе
Метелка-самомелка
Смеется, знай себе.
Айда на двор! глядь, елка!
А там и целый лес…
Метелка-самомелка
Сильна, как Геркулес.
Как будто богомолка
В мужском монастыре,
Метелка-самомелка
Ширеет на дворе.
Глядь, мельня-мукомолка, —
И тотчас же мука
Метелкой-самомелкой
Взвита под облака.
Сметает рощи, волка,
Деревни, города.
Метелка-самомелка
Метением горда.
Такая уж весёлка:
На нивы, хоть мала,
Метелка-самомелка
Все реки намела!
Всё в кучу: слон и кролка!
Америка, Китай!
Метелка-самомелка
Мети себе, катай!
…Метелка-самомелка,
Где, бывшее Землей?…
Живи в веках, Ермолка,
Прославленный метлой!
1914. Июль
Мыза Ивановка
Когда еще мне было девять,
Как Кантэнак — стакана, строф
Искала крыльчатая лебедь,
Душа, вдыхая Петергоф.
У нас была большая дача,
В саду игрушечный котэдж,
Где я, всех взрослых озадача,
От неги вешней мог истечь.
Очарен Балтикою девной,
Оласкан шелестами дюн,
Уже я грезил королевной
И звоном скандинавских струн.
Я с первых весен был отрансен!
Я с первых весен был грезэр!
И золотом тисненный Гранстрэм —
Мечты галантный кавалер.
По волнам шли седые деды —
Не паруса ли каравелл? —
И отчего-то из «Рогнеды»
Мне чей-то девий голос пел…
И в шторм высокий тенор скальда
Его глушил — возвестник слав…
Шел на могильный холм Руальда
Но брынским дебрям Изяслав.
Мечты о детстве! вы счастливы!
Вы хаотичны, как восторг!
Вы упояете, как сливы,
Лисицы, зайчики без норк!
Но все-таки мне девять было,
И был игрушечный котэдж,
В котором — правда, это мило? —
От грез ребенок мог истечь…
В котэдже грезил я о Варе,
О смуглой сверстнице, о том,
Как раз у мамы в будуаре
Я повенчался с ней тайком.
Ну да, наш брак был озаконен,
Иначе в девять лет нельзя:
Коробкой тортной окоронен,
Поцеловал невесту я.
Прошло. Прошло с тех пор лет двадцать,
И золотым осенним днем
Случилось как-то мне скитаться
По кладбищу. Цвело кругом.
Пестрело. У Комиссаржевской
Благоухала тишина.
Вдруг крест с дощечкой, полной блеска
И еле слышимого плеска:
Варюша С. — Моя жена!
Я улыбнулся. Что же боле
Я сделать мог? Ушла — и пусть.
Смешно бы говорить о боли,
А грусть… всегда со мною грусть!
И все еще мне девять. Дача —
В столице дач. Сырой покров.
Туман, конечно. Это значит —
Опять все тот же Петергоф.
Сижу в котэдже. Ряд плетеных
Миньонных стульев. Я — в себе,
А предо мною два влюбленных
Наивных глаза. То — Бэбэ.
Бэбэ! Но надо же представить:
Моя соседка; молода,
Как я, но чуточку лукавит.
Однако, это не беда.
Мы с ней вдвоем за файв-о-клоком.
Она блондинка. Голос чист.
И на лице лазурнооком —
Улыбка, точно аметист.
Бэбэ печальна, но улыбит